Бах, вернись

сижу на том-же старом стуле, слушаю Баха,
музыка волнами набегает на меня, освежает, очаровательная.
я нуждаюсь в ней, этой ночью я чувствую себя человеком, который вернулся с той старой войны, смерти в жизни,
а моё нутро говорит, ну не надо опять, не надо вновь,
что заставляет тебя думать так тяжело?
слишком часто, единственное спасение - это сон.
Бах спасает меня, немедленно.
так часто я слышу как мой отец смеётся, мёртвый хохот
отца, он редко смеялся при жизни
смеётся сейчас.
затем я слышу, он говорит: "ты не скроешься от меня.
я появляюсь в новых формах и работаю над
тобой посредством их.
я хочу сделать так, чтобы ад никогда не кончался для
тебя".
затем возвращается Бах.
Бах, не мог ли бы ты стать моим отцом? 
ничуть не меньше, ты сделаешь мой ад 
выносимее.
я должен вернуться от суицида, скамейка в парке, это была 
хорошая борьба.
но мой отец по-прежнему в мире,
временами приближается очень близко
и суицид вползает опять в мои мозги,
сидит здесь, сидит здесь.
столь же старо, как стар и я,
по-прежнему нет мира,
нет места,
прошли месяцы с той поры, когда я
сам смеялся.
Бах остановился
я сижу в том-же старом стуле
старый человек, старый стул.
стены по-прежнему вокруг меня, по-прежнему,
мне ещё нужно умереть моей смертью.
я один, он не одинок.
все мы надеемся на большее, чем
имеется вообще.
я сижу в майке, полосатых штанах, спальниках.
у ада есть голова, у ада есть ноги и рот,
у ада есть волосы и ноздри,
ад кружится и обвивает меня
а я думаю о мостах, окнах,
строениях, тротуарах,
о прошлогоднем сочельнике,
о глазном яблоке в песке,
о собаках, о собаках, бегающих по
этой комнате,
восемь их,
девять их,
много их,
подбегающих всё ближе и ближе,
я смотрю на них,
жду,
старик в моих спальниках,
прорезается сквозь меня,
ночь стучится и
не будет смеха
не будет смеха
когда-нибудь вновь.